Неточные совпадения
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время
на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над
морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
Сегодня старик
приехал рано утром и написал предлинное извинение, говоря, что он огорчен случившимся; жалеет, что мы не можем указать виновных, что их бы наказали весьма строго; просил не сердиться и оправдывался незнанием корейцев о том, что делается «внутри четырех
морей», то есть
на белом свете.
Одни работали в адмиралтействе, другие праздно глядели
на море,
на корабли,
на приезжих или просто так,
на что случится.
Тогда же
приехал к нам с Амура бывший генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев и, пробыв у нас дня два
на фрегате, уехал в Николаевск, куда должна была идти и шкуна «Восток» для доставления его со свитою в Аян
на Охотском
море.
На этой шкуне я и отправился с фрегата, и с радостью, что возвращаюсь домой, и не без грусти, что должен расстаться с этим кругом отличных людей и товарищей.
В день приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а видел
море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон, окно, выступили люди, и все это ждало в иных местах шесть часов… Гарибальди
приехал в половине третьего
на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал к Стаффорд Гаузу, у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с женой.
В Коус я
приехал часов в девять вечера, узнал, что Брук Гауз очень не близок, заказал
на другое утро коляску и пошел по взморью. Это был первый теплый вечер 1864.
Море, совершенно покойное, лениво шаля, колыхалось; кой-где сверкал, исчезая, фосфорический свет; я с наслаждением вдыхал влажно-йодистый запах морских испарений, который люблю, как запах сена; издали раздавалась бальная музыка из какого-то клуба или казино, все было светло и празднично.
— К сожалению, нет. Приходил отказываться от комнаты. Третьего дня отвели ему в № 6 по ордеру комнату, а сегодня отказался. Какой любезный! Вызывают
на Дальний Восток, в плавание. Только что
приехал, и вызывают. Моряк он, всю жизнь в
море пробыл. В Америке, в Японии, в Индии… Наш, русский, старый революционер 1905 года… Заслуженный. Какие рекомендации! Жаль такого жильца… Мы бы его сейчас в председатели заперли…
Начнем сначала:
приехал я с Поджио и Спиридовьгм
на одной лодке с Комендантом, Плац-маёром и Барановым в г. Иркутск 9-го числа. Мы первые вошли в Столицу Сибири, ужасно грязную по случаю ежедневных дождей. Слава богу, что избегли этого горя
на море, [
Море — озеро Байкал.] где мы бичевой шли пять суток. Скучно было, но ничего неприятного не случилось.
— Холодно! — возразил с быстрою, но горькою усмешкой Инсаров. — Хорош я буду солдат, коли мне холоду бояться. А
приехал я сюда… я тебе скажу зачем. Я гляжу
на это
море, и мне кажется, что отсюда ближе до моей родины. Ведь она там, — прибавил он, протянув руку
на восток. — Вот и ветер оттуда тянет.
Прошло еще дня три, он пошел к парикмахеру, щеголю и вертопраху. Про этого парня, здорового, как молодой осел, говорили, что он за деньги любит старых американок, которые
приезжают будто бы наслаждаться красотою
моря, а
на самом деле ищут приключений с бедными парнями.
Было восемь часов утра — время, когда офицеры, чиновники и
приезжие обыкновенно после жаркой, душной ночи купались в
море и потом шли в павильон пить кофе или чай. Иван Андреич Лаевский, молодой человек лет двадцати восьми, худощавый блондин, в фуражке министерства финансов и в туфлях, придя купаться, застал
на берегу много знакомых и между ними своего приятеля, военного доктора Самойленко.
Но
на флот нужны деньги, а финансы истощены; флот надобно построить уж порядочно, а
приезжие мастера еще бог весть каковы; для флота нужно
море, а у нас его нет.
Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по бокам этого столба — такой уж черной синевы, что ничего не видно —
море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное —
море. А с краю,
на тучах, которыми другой от нас умчался гений, немножко задевая око луны — лиловым чернилом, кудрявыми, как собственные волосы, буквами: «
Приезжайте скорее. Здесь чудесно».
— А разве это не уважительная картина? Вот,
приехал я к ним позавчера:
на берегу у
моря дом,
на доме красный флаг, а в доме всю ночь при огоньке работают два коммуниста, — он вот, и Гребенкин. А кругом все злобятся, ненавистничают, камень щупают за пазухой. Или как красная армия наша кровь проливает
на фронте…
Приехав в Геную, они остановились в «Grand hôtel d'Italie», где заняли прелестные апартаменты с окнами, выходящими
на море.
Встряхнулся солдат, ему что ж. Рыбам
море, птицам воздух, а солдату отчизна — своя часть. Не в родильный дом
приехал, чтобы
на койке живот прохлаждать… Веселый такой, пирожок свой с луком — почитай, восьмой — доел, крошки в горсть собрал, в рот бросил и
на резвые ноги встал.